Вы помните, с чего всё начиналось? Путин начинался со второй чеченской войны. Эта война, вкупе с прогремевшими в Москве и Волгодонске взрывами, стала инструментом прихода Путина к власти. Вспомним, что она пробудила, эта война. Она пробудила имперский национализм и шовинизм, представление об империи как о безусловной ценности. Именно на гребне таких настроений пришёл к власти Путин. Надо ли удивляться, что спустя пятнадцать лет всё кончилось войной с Украиной, аннексией Крыма и безумием противостояния с Западом?
Я скажу ещё проще, жестче и понятней: Путин пришел к власти на патриотизме. Именно при помощи патриотизма Путин смог повернуть страну в прошлое. Именно на массовом патриотизме Путин основал свою кланово-воровскую систему, одержимую наживой, потерявшую чувство реальности и возмечтавшую об имперском реванше. И данное обстоятельство многое говорит о природе этого патриотизма.
Путин и путинизм наилучшим образом иллюстрируют слова Льва Николаевича Толстого:
"Патриотизм в самом простом, ясном и несомненном значении своем есть не что иное для правителей, как орудие для достижения властолюбивых и корыстных целей, а для управляемых — отречение от человеческого достоинства, разума, совести и рабское подчинение себя тем, кто во власти. Так он и проповедуется везде, где проповедуется патриотизм".
Эти слова имеют прямое отношение прежде всего к России. В других, цивилизованных, странах официозный патриотизм облагорожен гуманизмом и демократическими традициями; в противовес ему существует сильное гражданское общество, самоуправление, укоренённые, прочные представления о ценности личности и её автономии, о правах человека. Именно в России (ну не считая, конечно, Китая и Северной Кореи) госпатриотизм имеет особо опасный, пещерный характер.
Чем благословлялся и оправдывался захват Крыма? Патриотизмом. Чем благословлялся и оправдывался угар "Новороссии"? Патриотизмом. Благодаря чему рос рейтинг Путина, укреплялась коррупционно-паразитарная власть его клана? Благодаря чему этот клан мог богатеть, сколачивать состояния? Благодаря примитивному, одноклеточному патриотизму большинства, пробуждённому чувству "гордости" за Россию, которая усилиями Путина "встаёт с колен".
Я скажу даже проще, чем Толстой: патриотизм — это довольно примитивный, но мощный инструмент, при помощи которого "элита" управляет "быдлом" в своих интересах. Патриотизм в своей сути лжив, циничен и двуличен. Взять опять же нынешнюю Россию. Дочь Путина свободно ездит по всему миру. В кругу её общения — голландцы, немцы, итальянцы, канадцы, англичане, шведы. Она ценит западную культуру, не стесняется иметь среди знакомых представителей сексменьшинств. В общем, нормальный стиль жизни современного человека. Но для основной части населения своей страны, для массового внутреннего пользования Путин выдвигает совсем иные "ценности": неприязнь и даже ненависть к Западу, "православное" мракобесие, шовинизм и гомофобию — эдакий забористый, сивушно-вонючий патриотический "коктейль" для "быдла". Оно и понятно: дочку Путин любит, а мы для него — всего лишь объект властвования, "стадо", которое "должно резать или стричь".
Патриотизм воняет оружейной сталью и казармой, он закодирован на производство и воспроизводство пушечного мяса. Он оснащён красивыми словесами, целой культурой, призванной принарядить, приукрасить этого динозавра. На него работают, им кормятся художники, писатели, журналисты, музыканты, актёры, наконец, попы, сии наиболее опасные слуги государства, эксплуатирующие самый чувствительный аспект нашей личности: человеческий страх перед смертью. Попы театрально отпевают "павших за Отечество", благословляя государство на новые войны, на новые убийства, тем самым зарабатывая у властей новые храмы, поддержку, положение.
Август-91-го был погублен не отсутствием люстрации, не сохранением КГБ, а содержимым массовых мозгов, прежде всего — русским патриотизмом. Имперская власть всегда обращалась к русскому патриотизму, как к палочке-выручалочке. Так было во время Первой русской революции, когда власть противопоставила освободительному движению Чёрную Сотню. Так было во время перестройки, когда демократам противопоставлялись патриоты — от "Памяти" до "Нашего современника". Сейчас эту схему использует путинская реакция, противопоставляя большинство возможному "Майдану". Русский патриотизм — всегда охранительный, консервативный, всегда государственнический и милитаристский, всегда ориентирован на сильную власть, на царя; так он заряжен исторически. Таким он создавался правящим классом крепостников для мужиков, одетых в солдатскую форму. Так было при переходе Суворова через Альпы, во времена Бородино. Таким русский патриотизм перешёл от царей к Сталину, а от него — к Путину.
Русский (он же государственный) патриотизм — вещь удивительно стойкая и при этом, как уже сказано, реакционная, поскольку зиждется на имперских ценностях, на имперской концепции истории, на представлении о России как империи. Человек может считать себя каким угодно либералом, европейцем, но в один прекрасный момент русский патриотизм развернёт его против независимой Украины, Грузии, Прибалтики, сделает "крымнашистом", сторонником "новороссии", ненавистником "гейропы". В парадигме русского патриотизма не только Крым — "наш", но и Киев — "наш", а ещё также и Таллинн, Рига, Вильнюс. Русский патриотизм весь пронизан фантомными болями Российской империи и СССР. Его гримаса — гримаса ненависти и боли.
Нейтрализовать матрицу русского патриотизма могла бы реформа Российской федерации, предложенная Ельциным в начале 90-х: она предполагала, в дополнение к уже существующим национально-государственным образованиям, создание в составе РФ семи русских республик (Дальний Восток, Сибирь, Урал, Поволжье, Центральная Россия, Южная Россия, Русский Север). Регионализация русского народа вызвала бы распад "большого", общегосударственного русского патриотизма и зарождение патриотизма альтернативного, регионального: неагрессивного, свободного от имперской "кармы", основанного на демократии и местном самоуправлении. Следовало пробудить в русских вкус к региональной идентичности и региональным брендам. Таким образом, весьма опасный фактор политической реакции был бы нейтрализован. Вырвать у патриотизма имперские клыки — вот что требовалось. Но увы, увы: ельцинские демократы недопоняли, что первоочерёдной, главной является революция сознания, революция ценностей и смыслов, а уж потом — революция политическая и экономическая. Все буржуазные революции Запада происходили именно в такой последовательности: сначала менялось представление о личности, о её достоинстве, о мире, а уж затем менялся сам мир.
Конечно, путинизм сильно укрепил, активизировал мифологию имперского русского патриотизма. Однако не исключено, что под воздействием возможных социально-политических кризисов она снова, как в начале 90-х, даст трещины. И тогда идеи перестройки федерации, идеи переформатирования патриотизма на региональной основе могут оказаться востребованными. Несомненно, что перемены начнутся с трансформации массового сознания, с распада прежних мифов, стереотипов и архетипов. Именно это и будет признаком начала буржуазно-демократической революции: прежние ценности как бы зависнут в воздухе и начнут в нём растворяться.
Новая русская личность, невосприимчивая к имперским бредням, ко всему феодально-имперскому, тоталитарному наследию — именно она должна стать гарантом революции, гарантом глубины и необратимости перемен. Революция Достоинства — такое название получила победа киевского Майдана; вот и у нас все начнется только с пробуждения достоинства, с изменений этического плана, с отказа от хамской имперской гордыни, ложных обид на соседей, дикарского культа силы. От официозного, "федерального", зоологического патриотизма, окутанного "православными" воскуреньями. Вот когда от него начнет тошнить — пусть не всех, но хотя бы многих — тогда и появится надежда. Надежда на гуманистическую Революцию Достоинства, предполагающую освобождение от пещерного наследия и прорыв в современный мир.
! Орфография и стилистика автора сохранены